Эстонская картина "Класс"
могла взорвать наш артхаусный прокат, но не через три года после выхода
на экраны, получения приза жюри в Карловых Варах и широкого резонанса в
соседних странах. Русские не привыкли замечать "неблагодарных
чухонцев". Даже Ригу с Таллинном часто путают.
Два года назад под таким названием у нас катали французскую картину "Entre
les murs" (Между стен), испугавшись глубокомысленной абстрактности
оригинала. Эстонский Класс 2007 года теперь может быть свободен.
Даже массовый зритель что-то подобное уже видел, а с января по Первому
каналу такое добро идет каждый вечер. Конечно, не столь жесткое, менее
интеллектуальное, избегающее откровенных экзистенциальных вопросов. Но
на то и сериал, чтобы соблюдать некие форматные условности – условимся, в
свою очередь, что они существуют. Между тем, эстонский режиссер и
продюсер Ильмар Рааг работал над своей историей о школе, когда Гай Германика еще не готовилась к поездке в Канн.
Дело, наверное, не в том, что Рааг старше русской док-селебрити на 15
лет, но эстонская картина – более зрелое событие постсоветского
киноискусства.
Прибалтийский кинематограф традиционно развивался сам по себе, в том
числе, когда находился в зоне империи. Российские документалисты многому
научились у литовских и латвийских коллег. С художественным кино дело
было сложнее. Если носители балтийских языков активно возделывали ниву
детективов и приключений, то эстонцы тяготели к производству задумчивой
продукции для детей. За развлечения на "Таллинфильме" отвечал местный
русский Григорий Кроманов, чьи картины "Последняя реликвия", "Бриллианты
для диктатуры пролетариата" и "Отель "У погибшего альпиниста"
имели умеренно широкий всесоюзный прокат. После 1991 года эстонское кино
замерло вместе со всей постсоветской культурной индустрией и вместе с
ней же более или менее очнулось в 2000-е. Теперь там есть и
патриотический лубок ("Имена на мраморной доске"), и биографическая
ретро-мелодрама ("Георг"), и первоклассное фестивальное кино, где,
наряду с Раагом, отличился Вейко Ыунпуу ("Осенний
бал").
Рааг рассказал об эстонской школе,
но она легко могла бы быть российской, финской или американской.
Отчетливо постсоветским остается только безрадостный пейзаж. Несмотря на
вполне успешные старания эстонцев по приведению страны в порядок,
"сердитые" деятели искусства предпочитают запущенные задворки и безликие
огни магазинов. Даже сцена на морском берегу имеет фоном не открыточный
старый город, а новостройки – стало быть, и пляж не гламурный, для
местных. Вечный конфликт затравленного изгоя и стада, упоенного своей
мнимой коллективностью, показан в примечательной вариации. У маргинала
Йозепа – нелюдимого, хмурого слабака себе на уме – появляется заступник
– чистый и порядочный парень Каспар, в какой-то момент осознающий, что
причастность к улюлюкающей толпе его вряд ли красит. Пробуждению
человечности способствует Теа, девушка Каспара, хотя впоследствии она же
примется очень по-женски уговаривать его остаться, как все. Но он
останется с жалким Йозепом, провоцируя насмешки и уже вовсе не детские
выходки. Потому что честь важнее. Даже если все кончится глупо и плохо.
Падающего толкни. Убей, если сможешь. Не можешь –
вешайся. Простые "пацанские" понятия входят в жизнь человека на
подростковом этапе и часто остаются руководящими на всю жизнь. Особенно,
когда взрослеть некуда и незачем. Маленькая, внешне почти декоративная
Эстония с населением, которое с запасом поместится в Петроградский и
Василеостровский районы города Санкт-Петербурга, когда-то была частью
советского пространства и поставляла рекрутов в армию районной гопоты.
За двадцать лет память не настолько обновляется, да и с чего бы это
буржуазные подростки должны вести себя принципиально иначе, чем
обкуренные "Примой" уличные бойцы из фильма Валерия Рыбарева "Меня зовут
Арлекино"? Банальный социологический вывод в том и состоит, что
благосостояние поверх заминаемых проблем есть позолоченная гниль.
Учителя квохчут свое, родители охают или ругаются, а дети открывают
огонь. Сначала на словах, потом на деле.
Каспар – персонаж, вытесняющий Йозепа с пьедестала главного героя. Не
зря его имя идет первым в титрах. Ведь он получает вдвойне. С одной
стороны, ни за что. С другой стороны, он, получается, на голову выше
своих одноклассников, готовых плясать под дудку развязного лидера
класса, отмороженного красавчика Андерса. Реальные пацаны такого не
прощают. Как совершенно справедливо, хотя и вполне бессознательно
замечает сердобольная красотка Тея, они с Андерсом "помешались на
власти". Только природа этой власти в двух случаях различна. Власть
авторитарная, основанная на насилии, и власть символическая – следствие
самосознания и личного выбора. Андерс чувствует, что слабее Каспара, и
всегда нападает, как подобает вожакам, с группой поддержки. Дети не
знают снисхождения и жалости, для большинства из них это слишком сложные
эмоции. Поэтому в травле жертвы и, тем более, ее заступника (в глазах
других – личности нелепой, необъяснимой и дискомфортной) хороши все
средства. Слабая Теа требует под нажимом одноклассников, чтобы Каспар
оставил Йозепа в покое – по сути, воплощая архетип женщины, для которой
благополучные отношения важнее любого принципа. Но даже это взросление –
чисто обывательское, ненастоящее.
Сам Йозеп – "второе я" любой белой вороны, совершенное в своей
аморфности. Пара уточняющих штрихов – и тот, кто терпел в школе
издевательства одноклассников, узнает в нем себя. У всех "терпил"
богатые истории. Они рано научаются рефлектировать, у них развивается
острая психологическая наблюдательность. Йозепу не повезло с отцом –
отморозком из военизированной организации "Kaitseliit" (Союз защиты).
Финал в стиле Гаса ван Сента – в сущности, его заслуга. Зажатый между
одноклассниками и таким же, как они, инфантильным и равнодушным отцом,
Йозеп воплощает в жизнь то, что слетело с языка у Каспара.
Психологически этому симпатичному пареньку из провинции хуже всех –
жертва отвергла его братскую помощь, глупо поблагодарила за поддержку.
Совсем не редкая в жизни ситуация, показанная в фильме с душераздирающей
точностью и как бы вскользь, с будничным кивком. Или с жестом
отмахнувшей руки: пошли вы!
Рааг заметил еще одну важную вещь, до которой Германика
добралась только на сериале. Взрослые не просто посторонние, они
никакие. Им нужно во что бы то ни стало сохранить статус-кво. Проще
говоря, чтобы их не трогали. Удобнее поддержать подлеца с ухватками
авторитарного лидера, чем разбираться, что к чему. Добиваться дешевого
успеха и вместе со всем классом травить выбранную жертву. Исходить из
внешних причин (например, социальное положение родителей) и списывать
вину на безответных. Потом, когда дело доходит до настоящих
разбирательств, возмущаться, как вообще возможно, что человека избивают в
школе… подумать только! И дети – трусливые машинки выживания – качают
головами, прячут в пол глаза: надо же, действительно, как неловко,
нехорошо! Такое поведение педагогов образует школу жизни, которая
заполняет пустоты, оставленные учебой – занятием унылым и неочевидно
связанным с действительностью. Никто не пытается заработать любовь и
воспитать искренние отношения. Это не принято, это просто смешно. К тому
же, что они там думают? Они же дети! Пора принимать меры! По крайней
мере, вызывать к директору. Характерное решение социальной проблемы.
Эстонская картина "Класс"
могла взорвать наш артхаусный прокат, но не через три года после выхода
на экраны, получения приза жюри в Карловых Варах и широкого резонанса в
соседних странах. Русские не привыкли замечать "неблагодарных
чухонцев". Даже Ригу с Таллинном часто путают.
