Моя Эстония

Де­тек­тив с ар­хи­вом

Та­ть­я­на КУ­ЗОВ­КИ­НА, стар­ший на­уч­ный со­труд­ник Эс­тон­ско­го фон­да се­ми­оти­че­с­ко­го на­сле­дия:

Ар­хив Ю.М. Лот­ма­на гран­ди­о­зен по объ­ё­му. Это са­мый боль­шой ар­хив ка­ко­го-ли­бо гу­ма­ни­та­рия в Эс­то­нии. И судь­ба его то­же не­о­рди­нар­на. Обыч­но ар­хи­вы про­фес­со­ров Тар­ту­с­ко­го уни­вер­си­те­та на­след­ни­ки этих про­фес­со­ров про­сто пе­ре­да­ва­ли в биб­ли­о­те­ку уни­вер­си­те­та. Точ­но так же по­сту­пил и един­ст­вен­ный на­след­ник ар­хи­ва и биб­ли­о­те­ки Ю.М. Лот­ма­на и З.Г. Минц – их стар­ший сын, фи­ло­лог Ми­ха­ил Лот­ман.

В 1995 го­ду он при­вёз боль­шое ко­ли­че­ст­во ма­те­ри­а­лов (це­лый гру­зо­вик) и пе­ре­дал на хра­не­ние в биб­ли­о­те­ку Тар­ту­с­ко­го уни­вер­си­те­та. Биб­ли­о­те­ка на­ча­ла чи­с­тить эти ма­те­ри­а­лы, об­ра­ба­ты­вать их, и к 2001 го­ду был за­кон­чен боль­шой на­уч­ный про­ект по сор­ти­ров­ке, опи­са­нию и вво­ду их в эле­к­трон­ный ка­та­лог. Но это был не весь ар­хив, а толь­ко его часть.

Да­лее, в 2005 го­ду на­чи­на­ет­ся де­тек­тив­ный сю­жет. При­хо­дят бур­жу­аз­ные вре­ме­на, в Эс­то­нии то­же об­ста­нов­ка ухуд­ша­ет­ся, на­чи­на­ют­ся про­цес­сы ре­с­т­рук­ту­ри­за­ции. И вы­шло так, что по­след­няя квар­ти­ра Ю.М. Лот­ма­на, в ко­то­рой он жил с се­мь­ёй три го­да – с 1990 по 1993 год, – ока­за­лась ча­ст­ной соб­ст­вен­но­с­тью дру­го­го че­ло­ве­ка (не на­след­ни­ка). И хо­зяй­ка квар­ти­ры за­хо­те­ла жить имен­но в ней. Та­ким об­ра­зом, на­след­ник, Ми­ха­ил Юрь­е­вич Лот­ман, был вы­се­лен из этой квар­ти­ры и, как и все ос­таль­ные в Эс­то­нии, вы­нуж­ден был взять кре­дит. В это вре­мя к не­му об­ра­ща­ют­ся с пред­ло­же­ни­ем ку­пить ар­хив и биб­ли­о­те­ку Лот­ма­на. Это пред­ло­же­ние по­сту­пи­ло от Гу­вер­ско­го ин­сти­ту­та из Стэн­фор­да, ко­то­рый при­об­ре­та­ет, как вы, мо­жет быть, зна­е­те, ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во ар­хи­вов раз­ных гу­ма­ни­та­ри­ев (это та­кое ми­ро­вое со­бра­ние ар­хи­вов).

Си­ту­а­ция бы­ла очень скан­даль­ная и слож­ная, по­то­му что ар­хив Лот­ма­на – на­ци­о­наль­ное эс­тон­ское до­сто­я­ние – был под уг­ро­зой вы­во­за из Эс­то­нии. Тог­даш­ний рек­тор Тар­ту­с­ко­го уни­вер­си­те­та, ко­то­рый ны­не ми­нистр об­ра­зо­ва­ния, а ра­нее был ми­ни­с­т­ром обо­ро­ны, с на­след­ни­ком не до­го­во­рил­ся. И тог­да на го­ри­зон­те воз­ник Тал­линн­ский уни­вер­си­тет. Это та­кое но­во­об­ра­зо­ва­ние. В Тал­лин­не был пе­да­го­ги­че­с­кий ин­сти­тут, по­ст­ро­ен­ный в 1947 го­ду. А в 2005 го­ду объ­е­ди­ни­лись ака­де­ми­че­с­кие струк­ту­ры, в ре­зуль­та­те че­го в Тал­лин­не от­крыл­ся вто­рой уни­вер­си­тет, та­кой мо­ло­дой, мо­биль­ный. И во гла­ве его встал про­фес­сор Рейн Ра­уд – че­ло­век чрез­вы­чай­но ко­с­мо­по­ли­ти­че­с­ких взгля­дов, сам по­ли­глот, за­кон­чил вос­точ­ное от­де­ле­ние Ле­нин­град­ско­го уни­вер­си­те­та. И он на­шёл вы­ход из этой си­ту­а­ции: он об­ра­зо­вал Эс­тон­ский фонд се­ми­оти­че­с­ко­го на­сле­дия, на­шёл бо­га­то­го ме­це­на­та, ко­то­рый дал сред­ст­ва на то, что­бы этот но­во­об­ра­зо­ван­ный фонд вы­ку­пил у на­след­ни­ков биб­ли­о­те­ку и ар­хив Лот­ма­на. Та­ким об­ра­зом, не пе­ре­дан­ная в Тар­ту часть ар­хи­ва, а так­же вся биб­ли­о­те­ка Ю.М. Лот­ма­на ока­за­лись в Тал­лин­не. И ес­ли тар­ту­с­кая часть ар­хи­ва уже опи­са­на до­ста­точ­но по­дроб­но и от­кры­та для ис­сле­до­ва­те­лей, то та часть, ко­то­рая ока­за­лась в Тал­лин­не, опи­сы­ва­ет­ся толь­ко сей­час.

Не­сколь­ко слов о биб­ли­о­те­ке. Биб­ли­о­те­ка Ю.М. Лот­ма­на, пе­ре­дан­ная в Тал­линн, ко­то­рую он со­би­рал всю жизнь, пред­став­ля­ет со­бой око­ло се­ми ты­сяч то­мов книг. На­до ска­зать, что Юрий Ми­хай­ло­вич был биб­ли­о­фи­лом, и в этой биб­ли­о­те­ке есть очень ред­кие из­да­ния. Са­мым цен­ным и, мо­жет быть, уни­каль­ным из­да­ни­ем яв­ля­ет­ся «Ка­мень» О.Ман­дель­ш­та­ма. На­след­ни­ки всё вре­мя при­хо­дят и спра­ши­ва­ют: «Ка­мень» на ме­с­те?». «На ме­с­те», – от­ве­ча­ем. Все кни­ги, ес­те­ст­вен­но, с дар­ст­вен­ны­ми над­пи­ся­ми и по­ме­та­ми. Есть ав­то­граф Вла­ди­ми­ра Со­ло­вь­ё­ва, фо­то­гра­фия А.Ах­ма­то­вой с её дар­ст­вен­ной над­пи­сью и мно­гое дру­гое.

За­да­ча в том, что­бы вве­с­ти всё это в эле­к­трон­ную си­с­те­му, опи­сать как мож­но по­дроб­нее. Здесь есть то­же раз­ные слож­но­с­ти. Де­ло в том, что в Эс­то­нии есть од­на об­щая си­с­те­ма ка­та­ло­ги­за­ции книг, и толь­ко в эту си­с­те­му мы мо­жем впи­сать опи­са­ние биб­ли­о­те­ки. Та­ким об­ра­зом, мы ли­ше­ны воз­мож­но­с­ти по­дроб­но опи­сать все мар­ги­на­лии, ко­то­рые есть в кни­гах. При опи­са­нии ока­за­лось, что во мно­гом часть ар­хи­ва, пе­ре­дан­ная в Тал­линн, да­же бо­лее ве­со­ма, чем тар­ту­с­кая. В ней то­же, как и в Тар­ту, ока­за­лись пись­ма от бо­лее чем пя­ти­сот кор­ре­с­пон­ден­тов.

Сре­ди них есть и зна­ме­ни­тые – та­кие, как Клод Ле­ви-Стросс, есть ве­ли­кие рос­сий­ские ли­те­ра­ту­ро­ве­ды. Спи­сок очень объ­ём­ный. При­чём по­сто­ян­но слу­ча­ют­ся ар­хив­ные на­ход­ки. Сре­ди опи­сан­ной ча­с­ти ма­те­ри­а­ла, а опи­са­но и ра­зо­бра­но ещё не всё, най­де­но око­ло ше­с­ти­де­ся­ти фраг­мен­тов или ста­тей, ко­то­рые тре­бу­ют даль­ней­ше­го изу­че­ния, т.к. с пер­во­го ра­за они не на­хо­дят от­ра­же­ния в биб­ли­о­гра­фии Ю.М. Лот­ма­на. Са­мой цен­ной, по­жа­луй, на­ход­кой яв­ля­ет­ся курс его те­о­ре­ти­че­с­ких лек­ций, пер­вое упо­ми­на­ние о ко­то­ром бы­ло в 1960-е го­ды в пе­ре­пи­с­ке Юрия Ми­хай­ло­ви­ча с Б.Ф. Его­ро­вым: «Чи­таю те­о­ре­ти­че­с­кий курс. Крою на­про­лом. Лёнь­ка (име­ет­ся в ви­ду Л.Сто­ло­вич) и За­ра (З.Г. Минц) всё кон­спек­ти­ру­ют. Пе­ре­вер­ну на­уку». При­ве­дён­ное упо­ми­на­ние – всё, что бы­ло из­ве­ст­но об этом кур­се. И мы на­шли в Тал­лин­не эти лек­ции Юрия Ми­хай­ло­ви­ча, за­пи­сан­ные За­рой Гри­го­рь­ев­ной. На­до ска­зать, что За­ра Гри­го­рь­ев­на бы­ла од­ним из са­мых луч­ших слу­ша­те­лей Юрия Ми­хай­ло­ви­ча, и, ко­неч­но, её кон­спек­ты – бле­с­тя­щие. Во-пер­вых, у неё пре­крас­ный по­черк, а во-вто­рых, она пе­ре­да­ва­ла его мыс­ли как ни­кто точ­но. Этот курс лек­ций – «Лек­ции по эс­те­ти­ке» – был про­чи­тан ещё го­раз­до ра­нее то­го, как вы­шли пер­вые сбор­ни­ки по се­ми­оти­ке (1962), го­раз­до ра­нее, чем со­сто­я­лась пер­вая лет­няя шко­ла (1964). То есть это са­мое на­ча­ло. И в этом кур­се уже про­ра­ба­ты­ва­лись все те ве­щи, ко­то­рые по­том вы­шли в «Лек­ци­ях по струк­ту­раль­ной по­эти­ке» (кни­га Лот­ма­на 1964 го­да). Но здесь они в не­сколь­ко дру­гом из­во­де, и сей­час на­ша за­да­ча этот курс рас­пе­ча­тать и опуб­ли­ко­вать с ком­мен­та­ри­я­ми.

Я хо­те­ла бы так­же рас­ска­зать об очень важ­ном, на мой взгляд, из­да­нии, ко­то­рое мы не­дав­но вы­пу­с­ти­ли в Тал­лин­не. Это кни­га «Не­пред­ска­зу­е­мые ме­ха­низ­мы куль­ту­ры». О ней уже мно­гие зна­ют в Моск­ве, есть не­сколь­ко ре­цен­зий. На­до ска­зать, что это од­на из по­след­них лот­ма­нов­ских книг, ко­то­рая бы­ла пол­но­стью им на­дик­то­ва­на. Де­ло в том, что по­сле пе­ре­не­сён­но­го в 1989 го­ду ин­суль­та Ю.М. свои ра­бо­ты дик­то­вал се­к­ре­та­рям. И мне вы­па­ло сча­с­тье быть од­ним из этих се­к­ре­та­рей в 1990–1993 го­дах.

Ра­бо­та про­хо­ди­ла сле­ду­ю­щим об­ра­зом. Ю.М. со­зда­вал за­мыс­лы но­чью, а ког­да мы при­хо­ди­ли, у не­го на ли­ст­ке был кон­спек­тив­ный на­бро­сок. По­том уже на­чи­на­лась дик­тов­ка. И дик­тов­ка эта по­тря­са­ла. Ведь это до­воль­но тра­ги­че­с­кий пе­ри­од жиз­ни Лот­ма­на: в 90-м го­ду умер­ла За­ра Гри­го­рь­ев­на, кро­ме то­го, по­сле пе­ре­не­сён­но­го ин­суль­та 1989 го­да об­на­ру­жи­лись дру­гие бо­лез­ни, и Юрий Ми­хай­ло­вич уже знал, сколь­ко ему от­пу­ще­но лет. И вот в та­ких тра­ги­че­с­ких об­сто­я­тель­ст­вах мы бы­ли сви­де­те­ля­ми по­сто­ян­но­го про­цес­са пре­об­ра­же­ния вот этой че­ло­ве­че­с­кой не­мо­щи, бо­лез­нен­но­с­ти че­рез твор­че­ст­во.

Дик­то­вал он каж­дый день без вы­ход­ных. При­бли­зи­тель­ная нор­ма дик­тов­ки бы­ла 11–12 стра­ниц тек­с­та. При­чём дик­то­вал он го­то­вы­ми сти­ли­с­ти­че­с­ки­ми бло­ка­ми! Тем, кто пи­шет тек­с­ты, очень по­нят­но, на­сколь­ко слож­но во­об­ще ка­кую-то фра­зу схо­ду на­пи­сать как сле­ду­ет. А у Лот­ма­на они вы­хо­ди­ли сра­зу го­то­вы­ми, со­здан­ны­ми. Ес­ли ему нуж­на бы­ла ка­кая-то ци­та­та, то тут на­чи­на­лись все­об­щие по­ис­ки, по­то­му что он мог по­рой по­мнить толь­ко ритм. И по это­му рит­му мы долж­ны бы­ли вспом­нить са­мо сти­хо­тво­ре­ние. Так бы­ло, на­при­мер, с бло­ков­ским сти­хо­тво­ре­ни­ем «Ху­дож­ник»…

Си­ла лот­ма­нов­ско­го ме­то­да

Ев­ге­ния ВЕЖЛЯН, ли­те­ра­тур­ный кри­тик, до­цент ка­фе­д­ры рус­ской и за­ру­беж­ной ли­те­ра­ту­ры и ме­то­ди­ки МГПИ:

Я кос­нусь той ме­то­до­ло­гии, ко­то­рая ле­жит в ос­но­ве ра­бот Лот­ма­на и ко­то­рая сде­ла­ла его гла­вой мос­ков­ско-тар­ту­с­кой се­ми­оти­че­с­кой на­уч­ной шко­лы. Мне хо­те­лось бы по­ка­зать, как имен­но мож­но ин­тер­пре­ти­ро­вать эту ме­то­до­ло­гию, и как не­о­жи­дан­но раз­во­ра­чи­ва­ет­ся эта ме­то­до­ло­гия, ес­ли вни­ма­тель­но вчи­тать­ся в один из ос­нов­ных по­зд­них тек­с­тов Лот­ма­на – «О се­ми­о­сфе­ре» (1984).

Ког­да я по­зна­ко­ми­лась с ним (это бы­ло на млад­ших кур­сах ин­сти­ту­та), в тот мо­мент как раз толь­ко что в Тал­лин­не вы­шел зна­ме­ни­тый трёх­том­ник, где бы­ли со­бра­ны мно­гие ос­нов­ные на­уч­ные тру­ды Лот­ма­на. И тог­да эта ра­бо­та по­ра­зи­ла ме­ня тем, что, как мне по­ка­за­лось, она объ­яс­ня­ла всё. Она объ­яс­ня­ла весь куль­тур­ный уни­вер­сум и объ­яс­ня­ла, как имен­но мож­но ана­ли­зи­ро­вать и ин­тер­пре­ти­ро­вать (а это не од­но и то же) лю­бое из яв­ле­ний, со­став­ных ча­с­тей это­го куль­тур­но­го уни­вер­су­ма. Пред­ло­жен­ный в этой ра­бо­те спо­соб опи­са­ния куль­ту­ры по­ра­зил ме­ня сво­ей со­вер­шен­но уни­вер­саль­ной при­ме­ни­мо­с­тью. Сов­сем не­дав­но про­шла кон­фе­рен­ция, где у нас бы­ла сек­ция, по­свя­щён­ная те­о­рии и ме­то­до­ло­гии, и на ней в од­ном из до­кла­дов воз­ник во­прос: ка­ким имен­но об­ра­зом Лот­ман от­но­сил­ся к куль­ту­ре?

Во­прос этот воз­ник по­то­му, что Лот­ман в рам­ках со­вет­ской на­уч­ной жиз­ни – это был та­кой фор­пост за­пад­ной гу­ма­ни­та­ри­с­ти­ки. При­ня­то счи­тать (и впол­не обос­но­ван­но), что Лот­ма­на мож­но так или ина­че рас­сма­т­ри­вать в кон­тек­с­те за­пад­ной се­ми­оти­ки (не бу­дем за­бы­вать, что ме­тод Лот­ма­на в ос­но­ве сво­ей – это, соб­ст­вен­но, ме­тод се­ми­оти­че­с­кий), в ча­ст­но­с­ти, бо­лее по­зд­не­го её из­во­да – пост­струк­ту­ра­лиз­ма. И вот, ког­да за­шла об этом речь, бы­ла вы­дви­ну­та идея, что от­но­ше­ние Лот­ма­на к куль­ту­ре и та мо­дель куль­ту­ры, ко­то­рая воз­ни­ка­ет в его ра­бо­тах, со­вер­шен­но вне­зап­но ока­зы­ва­ют­ся ка­ки­ми-то бо­лее тра­ди­ци­он­ны­ми и со­вер­шен­но не по­хо­жи­ми на то, что про­ис­хо­дит в ана­ло­гич­ном кон­тек­с­те на За­па­де.

Ес­ли на За­па­де в рам­ках струк­ту­ра­лиз­ма, а за­тем и пост­струк­ту­ра­лиз­ма воз­ни­ка­ет ме­тод де­кон­ст­рук­ции, ко­то­рый как бы де­са­кра­ли­зу­ет по­ле куль­ту­ры, рас­кла­ды­ва­ет его на со­став­ля­ю­щие и вы­во­дит за пре­де­лы иде­о­ло­гии, за­став­ляя от­но­сить­ся к куль­ту­ре как к не­ко­то­ро­му ней­т­раль­но­му объ­ек­ту, под­ле­жа­ще­му ана­ли­зу. То есть про­ис­хо­дит не­ко­то­рое со­вле­че­ние куль­ту­ры свер­ху вниз, к ис­сле­до­ва­нию по­всед­нев­но­с­ти, и куль­ту­ра встра­и­ва­ет­ся в этот кон­текст по­всед­нев­но­го (на­при­мер, в ра­бо­тах Ро­ла­на Бар­та или то­го же Ле­ви-Строс­са). И тут вы­яс­ня­ет­ся, что от­но­ше­ние Лот­ма­на к куль­ту­ре мож­но, на­про­тив, оп­ре­де­лить да­же сло­вом «са­к­ра­ли­за­ция». То есть это от­но­ше­ние го­раз­до бо­лее при­выч­ное для на­ше­го куль­тур­но­го, об­ще­ин­тел­ли­гент­ско­го со­зна­ния. В ка­че­ст­ве ил­лю­с­т­ра­ции при­выч­но­с­ти та­кой мо­де­ли куль­ту­ры, бо­лее близ­кой для нас, мож­но при­ве­с­ти как раз слу­чай с те­ле­пе­ре­да­ча­ми Лот­ма­на по ис­то­рии рус­ской куль­ту­ры и с тем, на­сколь­ко эти лек­ции бы­ли по­пу­ляр­ны.

Лот­ман впол­не был в со­сто­я­нии вы­пол­нить роль сво­е­об­раз­но­го гу­ру, ко­то­рый мо­жет ска­зать о куль­ту­ре не­что, все­ля­ю­щее в слу­ша­те­ля ве­ру, что сей­час мож­но взять и всё по­нять. Я по­пы­та­лась се­бе пред­ста­вить в этой ро­ли у нас, на­при­мер, Ро­ла­на Бар­та, и мне по­ка­за­лось, что, на­вер­ное, это не­воз­мож­но. Во вре­мя той на­уч­ной сек­ции мне воз­ра­жа­ли, что – нет, ни­ка­кой са­к­ра­ли­за­ции куль­ту­ры у Лот­ма­на быть не мо­жет, Лот­ман при­дер­жи­вал­ся по­зи­ти­вист­ско­го на­уч­но­го про­ек­та, и это ис­клю­ча­ет са­к­раль­ный под­ход к объ­ек­ту.

Но вот что пи­шет Лот­ман в сво­ей ра­бо­те «О се­ми­о­сфе­ре», где он из­ла­га­ет соб­ст­вен­ное кре­до на тот мо­мент (мо­мент по­зд­не­го твор­че­ст­ва): «…В ре­зуль­та­те ин­ди­ви­ду­аль­ный акт зна­ко­во­го об­ме­на стал рас­сма­т­ри­вать­ся как мо­дель ес­те­ст­вен­но­го язы­ка, а мо­дель ес­те­ст­вен­ных язы­ков как уни­вер­саль­ные се­ми­оти­че­с­кие мо­де­ли. Са­моё же се­ми­оти­ку стре­ми­лись ис­тол­ко­вать как рас­про­ст­ра­не­ние линг­ви­с­ти­че­с­ких ме­то­дов на объ­ек­ты, не вклю­ча­ю­щи­е­ся в тра­ди­ци­он­ную линг­ви­с­ти­ку. Эту точ­ку зре­ния, вос­хо­дя­щую к Фер­ди­нан­ду де Сос­сю­ру (фран­цуз­ский линг­вист, на ра­бо­тах ко­то­ро­го Лот­ман ос­но­вы­вал свою се­ми­оти­че­с­кую мо­дель), с пре­дель­ной чёт­ко­с­тью вы­ра­зил по­кой­ный Рев­зин, пред­ло­жив­ший в пре­ни­ях на Вто­рой лет­ней шко­ле по вто­рич­ным мо­де­ли­ру­ю­щим си­с­те­мам та­кое оп­ре­де­ле­ние: «Пред­ме­том се­ми­оти­ки яв­ля­ет­ся лю­бой объ­ект, под­да­ю­щий­ся сред­ст­ву линг­ви­с­ти­че­с­ко­го опи­са­ния». Та­кой под­ход от­ве­чал из­ве­ст­но­му пра­ви­лу на­уч­но­го мы­ш­ле­ния – вос­хо­дить от про­сто­го к слож­но­му – и на пер­вом эта­пе, бе­зус­лов­но, се­бя оп­рав­дал». Это не­кий те­зис.

А даль­ше сле­ду­ет ан­ти­те­зис са­мо­го Лот­ма­на: «Од­на­ко в нём та­ит­ся и опас­ность. Эв­ри­с­ти­че­с­кая це­ле­со­об­раз­ность удоб­ст­ва ана­ли­за на­чи­на­ет вос­при­ни­мать­ся как он­то­ло­ги­че­с­кое свой­ст­во объ­ек­та, ко­то­ро­му при­пи­сы­ва­ет­ся струк­ту­ра, вос­хо­дя­щая от про­стых и чёт­ко очер­чен­ных ато­мар­ных эле­мен­тов к по­сте­пен­но­му их ус­лож­не­нию». Соб­ст­вен­но го­во­ря, по­доб­но­го ро­да струк­ту­ра, вос­хо­дя­щая от ана­ли­за объ­ек­та к его ин­тер­пре­та­ции, это впол­не по­зи­ти­вист­ская, тра­ди­ци­он­но на­уч­ная мо­дель, ко­то­рая как раз вы­во­дит гу­ма­ни­тар­ное зна­ние из тех иде­о­ло­ги­че­с­ких кон­цеп­ций и струк­тур, ко­то­рые мог­ли бы поз­во­лить его са­к­ра­ли­зи­ро­вать.

«Прой­ден­ный за по­след­ние двад­цать пять лет путь се­ми­оти­че­с­ких ис­сле­до­ва­ний поз­во­ля­ет на мно­гое взгля­нуть ина­че, – пи­шет даль­ше Лот­ман. – Как мож­но те­перь пред­по­ло­жить, чёт­кие и функ­ци­о­наль­но од­но­знач­ные си­с­те­мы при функ­ци­о­ни­ро­ва­нии не су­ще­ст­ву­ют са­ми по се­бе в изо­ли­ро­ван­ном ви­де. Вы­чле­не­ние их обус­лов­ле­но лишь эв­ри­с­ти­че­с­кой не­об­хо­ди­мо­с­тью. Ни од­на из них, взя­тая от­дель­но, фак­ти­че­с­ки не ра­бо­то­спо­соб­на. Они функ­ци­о­ни­ру­ют лишь бу­ду­чи по­гру­же­ны в се­ми­оти­че­с­кий кон­ти­ну­ум, за­пол­нен­ный раз­но­тип­ны­ми и на­хо­дя­щи­ми­ся на раз­ном уров­не ор­га­ни­за­ции се­ми­оти­че­с­ки­ми об­ра­зо­ва­ни­я­ми». Это ос­нов­ной те­зис, с ко­то­ро­го Лот­ман на­чи­на­ет из­ло­же­ние сво­ей соб­ст­вен­ной по­зи­ции.

А даль­ше он бе­рёт Вер­над­ско­го с его по­ня­ти­ем «би­о­сфе­ры» и от­ча­с­ти «но­о­сфе­ры» и ло­ги­ку струк­ту­ри­ро­ва­ния этих по­ня­тий экс­тра­по­ли­ру­ет, пе­ре­но­сит на свой объ­ект, то есть на се­ми­оти­че­с­кие си­с­те­мы, и по­рож­да­ет та­ким об­ра­зом по­ня­тие «се­ми­о­сфе­ра». Бо­лее то­го, да­лее у не­го воз­ни­ка­ет в тек­с­те рас­суж­де­ние о со­от­но­ше­нии ча­с­ти и це­ло­го, ко­то­рое мне по­ка­за­лось по­до­зри­тель­но зна­ко­мым и со­вер­шен­но из то­го са­мо­го кон­тек­с­та, ко­то­рый при­ня­то про­ти­во­по­с­тав­лять струк­тур­но-се­ми­оти­че­с­ко­му, яко­бы по­зи­ти­вист­ско­му ме­то­ду. Это рас­суж­де­ние о том, что се­ми­о­сфе­ра – изо­морф­на, го­мо­ло­гич­на, то есть в ней каж­дая часть изо­морф­на це­ло­му, и в свя­зи с этой все­об­щей свя­зан­но­с­тью мы не мо­жем её разъ­ять и не мо­жем ид­ти от ча­с­тей к це­ло­му. Как он вы­ра­жа­ет­ся, ес­ли бы­ка раз­ре­зать на биф­штек­сы, то об­рат­но бы­ка сло­жить нель­зя.

Та­ким об­ра­зом, воз­ни­ка­ет ор­га­ни­че­с­кая, ес­те­ст­вен­ная ме­та­фо­ра это­го вот ми­ра се­ми­ози­са и куль­ту­ры, как не­ко­то­рой та­кой вну­т­ри се­бя за­мк­ну­той, хо­ли­с­ти­че­с­кой се­ми­о­сфе­ры. И эта ме­та­фо­ра уди­ви­тель­но по­хо­жа на то, с че­го на­чи­на­ет­ся мо­дель гу­ма­ни­тар­но­го зна­ния, как бы пред­ше­ст­ву­ю­щая ста­ди­аль­но то­му, что де­ла­ли струк­ту­ра­ли­с­ты, а имен­но на гер­ме­нев­ти­че­с­кую мо­дель. В ос­но­во­по­ла­га­ю­щей для до­ст­рук­ту­ра­лист­ской гу­ма­ни­тар­ной мыс­ли ра­бо­те Диль­тея «Вве­де­ние в на­уки о ду­хе» обос­но­вы­ва­ет­ся на­уч­ность на­ук о ду­хе (в то вре­мя как по­зи­ти­ви­с­ты дав­но уже обос­но­ва­ли на­уч­ность на­ук о при­ро­де). Здесь Диль­тей как раз и го­во­рит о том, что куль­ту­ра есть не­кое ор­га­ни­че­с­кое, хо­ли­с­ти­че­с­кое (то есть все­це­лое) об­ра­зо­ва­ние, в ко­то­ром це­лое и ча­с­ти со­от­не­се­ны так, что они не под­ле­жат раз­ло­же­нию, ана­ли­зу и объ­яс­не­нию, а под­ле­жат толь­ко по­ни­ма­нию. При­мер­но это пред­ла­га­ет на са­мом де­ле и Лот­ман: при­бег­нуть к по­ни­ма­ю­щим про­це­ду­рам. И тог­да у не­го воз­ни­ка­ют впол­не ес­те­ст­вен­ные для гер­ме­нев­ти­ки кон­цеп­ты – «дру­гой», «гра­ни­ца», «пе­ре­вод» и т.д. При этом он из­ла­га­ет все эти кон­цеп­ты на та­ком, со­вер­шен­но по­хо­жем на по­зи­ти­вист­ский, се­ми­оти­че­с­ком язы­ке. Ес­те­ст­вен­но, та­кое от­но­ше­ние к куль­ту­ре как бы при­под­ни­ма­ет куль­ту­ру и де­ла­ет её не­до­ступ­ной для пол­но­го ана­ли­за, раз­ло­же­ния на ко­с­точ­ки и со­став­ные ча­с­ти. И, по­жа­луй, ощу­ще­ние все­о­хват­но­с­ти этой те­о­рии Лот­ма­на, её си­ла и не­про­ти­во­ре­чи­вость обы­ден­но­му со­зна­нию, име­ет вот та­кие кор­ни.

Щё­голь­ст­во Бар­ма­лея

Сер­гей ЗЕН­КИН, ли­те­ра­ту­ро­вед, пе­ре­вод­чик:

Я хо­тел бы за­ме­тить, что лот­ма­нов­ское от­но­ше­ние к куль­ту­ре про­ти­во­сто­я­ло рас­хо­же­му от­но­ше­нию к куль­ту­ре, ко­то­рое бы­ло ти­пич­но для ли­бе­раль­но-де­мо­кра­ти­че­с­кой ин­тел­ли­ген­ции 70-х го­дов, а имен­но идее за­щи­ты куль­ту­ры. Куль­ту­ра в на­шем тра­ди­ци­он­ном, по­всед­нев­ном мы­ш­ле­нии ча­с­то вос­при­ни­ма­ет­ся как не­ко­то­рый ре­ликт, ко­то­рый со­хра­нил­ся от про­шло­го, ко­то­ро­му гро­зит унич­то­же­ние, эн­т­ро­пия, злой умы­сел, заб­ве­ние и ко­то­рый нуж­но спе­ци­аль­ны­ми уси­ли­я­ми ох­ра­нять, вос­ста­нав­ли­вать, обе­ре­гать от дей­ст­вия вре­ме­ни. Вот те­о­рия куль­ту­ры Лот­ма­на со­вер­шен­но дру­гая.

По те­о­рии Лот­ма­на куль­ту­ра – это жи­вой ор­га­низм (да, в чём-то по­хо­жий на ор­га­ни­че­с­кое ус­т­рой­ст­во), ко­то­рый мо­жет по­сто­ять сам за се­бя. Его, мо­жет быть, в чём-то и нуж­но ох­ра­нять, но в глав­ном сво­ём куль­ту­ра са­ма уме­ет не­за­ви­си­мо от на­ших уси­лий под­дер­жи­вать свою жизнь, вос­ста­нав­ли­вать ут­ра­чен­ные ча­с­ти, за­пол­нять и ис­поль­зо­вать ла­ку­ны, как де­ла­ет на­сто­я­щая жи­вая ма­те­рия. То есть куль­ту­ра об­ла­да­ет не­ко­то­рой вну­т­рен­ней сво­бо­дой. И вот, от­прав­ля­ясь от это­го, я хо­тел бы по­го­во­рить об идее ис­кус­ст­ва жиз­ни.

Нач­ну я с то­го, что Ю.М. Лот­ман был че­ло­ве­ком уди­ви­тель­но яр­кой, стиль­ной внеш­но­с­ти. Ког­да я пер­вый раз ещё сту­ден­том со­би­рал­ся ид­ти на кон­фе­рен­цию в Моск­ве в 70-е го­ды, где дол­жен был впер­вые уви­деть Лот­ма­на, мне ска­за­ли: «Ну, ты его сра­зу уз­на­ешь! Он по­хож на Бар­ма­лея». Ес­те­ст­вен­но, эти су­ро­вые, мрач­ные длин­ные усы, вскло­ко­чен­ные во­ло­сы в со­че­та­нии ещё и с мод­ны­ми ко­с­тю­ма­ми Юрия Ми­хай­ло­ви­ча (я до сих пор по­мню его ве­ли­ко­леп­ный вель­ве­то­вый ко­с­тюм тех лет) – всё это про­из­во­ди­ло впе­чат­ле­ние. Лот­ман, ко­неч­но, по воз­ра­с­ту не по­па­дал в по­ко­ле­ние по­сле­во­ен­ных сти­ляг, но са­ма идея ин­ди­ви­ду­а­ли­за­ции че­ло­ве­ка че­рез внеш­ность бы­ла ему очень близ­ка. Это был один из тех па­ра­ме­т­ров, по ко­то­рым он про­ти­во­сто­ял од­но­об­ра­зию со­вет­ских мо­де­лей внеш­но­с­ти и мо­де­лей по­ве­де­ния. Эта стиль­ная внеш­ность бы­ла для Лот­ма­на не толь­ко сти­лем са­мо­осу­ще­ств­ле­ния в жиз­ни, но ещё и объ­ек­том ре­флек­сии.

В кни­ге «Не­пред­ска­зу­е­мые ме­ха­низ­мы куль­ту­ры» есть спе­ци­аль­ная гла­ва, ко­то­рая на­зы­ва­ет­ся «Мо­да и одеж­да». Лот­ман, что ес­те­ст­вен­но для се­ми­оти­ка, об­ра­ща­ет­ся к мо­де, как к зна­ко­во­му ме­ха­низ­му, и по­ка­зы­ва­ет, что мо­да в его по­ни­ма­нии – это фак­тор че­ло­ве­че­с­кой сво­бо­ды. На се­го­дня эта идея не­сколь­ко за­бол­та­на рек­лам­но-ком­мер­че­с­ким дис­кур­сом, но в на­уч­ном дис­кур­се 90-х го­дов это бы­ло не­что не­о­быч­ное. В це­лом че­ло­век, фор­ми­руя свою внеш­ность с по­мо­щью одеж­ды и дру­гих средств, мо­жет про­ти­во­сто­ять, при­чём ино­гда впол­не се­рь­ёз­но, жиз­нен­ным об­сто­я­тель­ст­вам, ко­то­рые на­вя­зы­ва­ют ему еди­но­об­ра­зие, не­за­мет­ность, бес­фор­мен­ность.

Лот­ман, что очень ха­рак­тер­но, при­во­дит при­мер се­рь­ёз­но­го при­ме­не­ния мо­ды и мод­но­го щё­голь­ст­ва – в по­ве­де­нии сол­да­та, иду­ще­го в бой. Лот­ман вспо­ми­на­ет ка­та­ст­ро­фи­че­с­кое от­ступ­ле­ние со­вет­ской ар­мии от Харь­ко­ва в мае 1942 го­да. Во вре­мя это­го от­ступ­ле­ния один из его бо­е­вых то­ва­ри­щей, сер­жант Лё­ша Его­ров, под­би­ра­ет из бро­шен­но­го скла­да со­вер­шен­но не­нуж­ную вещь – стек­лян­ную фляж­ку. Ей страш­но не­удоб­но поль­зо­вать­ся, и не­по­нят­но, за­чем во­об­ще её та­кую сде­ла­ли. Ког­да Лот­ман спра­ши­ва­ет дру­га: «За­чем ты бе­рёшь это ба­рах­ло?», тот от­ве­ча­ет ему, по вы­ра­же­нию Лот­ма­на, «фра­зой на­сто­я­ще­го сол­да­та»: «Ког­да дра­па­ем, фор­ма долж­на быть стро­гая!» Стро­гость фор­мы, сол­дат­ское щё­голь­ст­во – это спо­соб про­ти­во­дей­ст­вия раз­гро­му, ка­та­ст­ро­фе, спо­соб со­про­тив­ле­ния.

И во­об­ще, щё­голь­ское по­ве­де­ние, щё­голь­ское от­но­ше­ние к жиз­ни и да­же осо­бый щё­голь­ской язык слу­жи­ли для Лот­ма­на не­од­но­крат­но пред­ме­том изу­че­ния в 70-е и 80-е го­ды. Он по­ка­зы­вал, на­при­мер, ка­ким об­ра­зом рус­ская ли­те­ра­ту­ра в кон­це XVIII ве­ка, преж­де все­го уси­ли­я­ми Ка­рам­зи­на, фор­ми­ро­ва­лась на ос­но­ве щё­голь­ско­го язы­ка тог­даш­не­го об­ще­ст­ва. Ока­зы­ва­ет­ся, имен­но щё­голь­ской, под­чёрк­ну­то же­ман­ный язык слу­жил осо­бо про­дук­тив­ным спо­со­бом куль­тур­но­го стро­и­тель­ст­ва. Де­ло в том, что щё­голь – это субъ­ект по­вы­шен­ной се­ми­отич­но­с­ти, по­вы­шен­ной зна­ко­во­с­ти. Он ве­дёт се­бя не ней­т­раль­но, не­за­мет­но, не­зна­ча­ще, как все, а по­ка­зы­ва­ет се­бя и де­мон­ст­ри­ру­ет не­ко­то­рые смыс­лы, ко­то­рые мы обя­за­ны чи­тать в его внеш­но­с­ти, в его по­ве­де­нии или в его ре­чи.

Это щё­голь­ст­во за­ме­ча­тель­ным об­ра­зом мож­но про­чи­тать в са­мом по­ве­де­нии и да­же на­уч­ном са­мо­ут­верж­де­нии со­вет­ско­го струк­ту­ра­лиз­ма. В са­мом де­ле, вспом­ним та­кие ти­пич­ные чер­ты со­вет­ско­го, тар­ту­с­ко­го, преж­де все­го, струк­ту­ра­лиз­ма, как под­чёрк­ну­тая дис­тант­ность по от­но­ше­нию к об­ще­ст­ву, к офи­ци­аль­ным ака­де­ми­че­с­ким ин­сти­ту­ци­ям (как щё­голь дер­жит се­бя на рас­сто­я­нии от дру­гих, не же­ла­ет сме­ши­вать­ся с ни­ми), как са­мо­ут­верж­де­ние без опо­ры на ав­то­ри­тет­ные тра­ди­ции. Со­вет­ский струк­ту­ра­лизм был во мно­гом са­мо­дель­ным, им­про­ви­зи­ро­ван­ным те­че­ни­ем. Он, ко­неч­но, опи­рал­ся на не­ко­то­рые на­уч­ные мо­де­ли, но го­раз­до мень­ше, чем струк­ту­ра­лизм за­пад­ный. Ха­рак­тер­ная хо­лод­ность струк­ту­ра­лиз­ма. Щё­го­лей, ден­ди все­гда ру­га­ют за хо­лод­ную от­ст­ра­нён­ность. Так­же и струк­ту­ра­лизм ру­га­ли за хо­лод­ное, «са­ль­е­ри­ан­ское», яко­бы, от­но­ше­ние к ху­до­же­ст­вен­ным тек­с­там. Ти­пич­ный эс­те­тизм кра­си­вых, точ­ных ма­те­ма­ти­че­с­ких мо­де­лей, ко­то­ры­ми поль­зо­вал­ся струк­ту­ра­лизм. На­ко­нец, ти­пич­ная опять-та­ки для щё­голь­ст­ва эго­цен­т­ри­че­с­кая склон­ность мно­гих его пред­ста­ви­те­лей к то­му, что на­зы­ва­лось «ав­то­ме­та­о­пи­са­ни­ем», то есть на­уч­ным ав­то­пор­т­ре­том. Всё это ти­пич­ные чер­ты щё­го­ля, ко­то­рый по­ка­зы­ва­ет се­бя дру­гим и са­мо­му се­бе. То есть ис­кус­ст­во щё­голь­ской жиз­ни слу­жи­ло не толь­ко пред­ме­том, но и ме­то­дом.

Лот­ман по­шёл даль­ше. В 70-е го­ды он на­пи­сал цикл ста­тей о так на­зы­ва­е­мой «по­эти­ке по­ве­де­ния». Он имен­но так на­звал эту по­сту­ли­ру­е­мую но­вую дис­цип­ли­ну, ко­то­рая бы­ла но­ва­тор­ской для то­го вре­ме­ни, и толь­ко те­перь со­вре­мен­ная на­ука по­сте­пен­но на­чи­на­ет ос­ва­и­вать эти опе­ре­див­шие вре­мя идеи. От­ча­с­ти – в ис­то­рии (на­при­мер, зна­ме­ни­том в 80-е и по­сле­ду­ю­щие го­ды аме­ри­кан­ском те­че­нии «но­во­го ис­то­риз­ма», ко­то­рое пря­мо ссы­ла­лось на лот­ма­нов­скую «по­эти­ку по­ве­де­ния») или в не­ко­то­рых те­че­ни­ях со­вре­мен­ной со­ци­о­ло­гии. По­эти­ка по­ве­де­ния от­ли­ча­ет­ся тем, что она ана­ли­зи­ру­ет че­ло­ве­че­с­кое по­ве­де­ние как сво­бод­ный вы­бор. По­ве­де­ние не пре­до­пре­де­ле­но со­ци­аль­ным по­ло­же­ни­ем че­ло­ве­ка или ус­той­чи­вы­ми струк­ту­ра­ми об­ще­ст­ва, – все­гда есть вы­бор, и че­ло­век этот вы­бор де­ла­ет от­вет­ст­вен­ным, зна­чи­мым об­ра­зом.

В этом смыс­ле лот­ма­нов­ская по­эти­ка по­ве­де­ния – это ти­пич­но твор­че­с­кая по­эти­ка, про­ти­во­сто­я­щая, ра­зу­ме­ет­ся, уп­ро­щён­но­му пред­став­ле­нию о струк­ту­ра­лиз­ме как о по­ст­ро­е­нии хо­лод­ных, без­лич­ных, на­вя­зы­ва­е­мых че­ло­ве­ку мо­де­лей, струк­тур. Лот­ман как кор­рект­ный учё­ный по­ка­зы­вал, как по­эти­ка по­ве­де­ния, на­при­мер, Рос­сии XVIII ве­ка, оп­ре­де­ля­ет­ся кон­крет­ны­ми ис­то­ри­че­с­ки­ми ус­ло­ви­я­ми. На­при­мер, ре­фор­ма­ми Пе­т­ра I, в ре­зуль­та­те ко­то­рых рус­ское дво­рян­ст­во ока­за­лось в сво­ей стра­не в по­ло­же­нии чу­жих, куль­тур­ных ино­ст­ран­цев, ко­то­рые обя­за­ны ве­с­ти се­бя по-дру­го­му, оде­вать­ся по-дру­го­му, ча­с­то го­во­рить на дру­гих язы­ках, и по­это­му не­из­беж­но пе­ре­жи­ва­ет своё по­ве­де­ние как по­ве­де­ние зна­чи­мое, от­ли­ча­ю­щее их от ок­ру­жа­ю­щих и фор­ми­ру­е­мое по це­ло­му ря­ду ка­те­го­рий, пря­мо свя­зан­ных с по­эти­кой.

Он по­ка­зы­ва­ет, как осо­бо се­рь­ёз­ным бы­ло се­ми­оти­че­с­кое по­ве­де­ние де­ка­б­ри­с­тов или по­ве­де­ние Ра­ди­ще­ва, чьё са­мо­убий­ст­во, как по­ка­зы­ва­ет Лот­ман, бы­ло под­ра­жа­ни­ем ли­те­ра­ту­ре. Эта се­рь­ёз­ность, да­же тра­гич­ность, от­вет­ст­вен­ность по­ве­де­ния, раз­би­ра­е­мо­го Лот­ма­ном, по-ви­ди­мо­му, объ­яс­ня­ла со­бой то, что Лот­ман от­ст­ра­нял­ся, кри­ти­че­с­ки от­ме­жё­вы­вал­ся от тра­ди­ци­он­ной идеи жиз­не­ст­ро­и­тель­ст­ва, ко­то­рая бы­ла зна­ко­ма в Ев­ро­пе ещё со вре­мён ро­ман­ти­че­с­кой куль­ту­ры, а в Рос­сии преж­де все­го по по­ве­де­нию мно­гих пи­са­те­лей и дру­гих твор­че­с­ких лю­дей Се­ре­б­ря­но­го ве­ка. Он счи­тал, что ис­кус­ст­во жиз­ни – не­что бо­лее се­рь­ёз­ное, чем ин­ди­ви­ду­аль­ное чу­да­че­ст­во или ин­ди­ви­ду­аль­ное са­мо­осу­ще­ств­ле­ние.

Че­рез ис­кус­ст­во жиз­ни от­дель­ных лю­дей раз­ви­ва­ет­ся об­ще­ст­во, раз­ви­ва­ет­ся ис­то­рия. В этом смыс­ле для не­го бы­ла осо­бен­но важ­на фи­гу­ра Пуш­ки­на. В би­о­гра­фии Пуш­ки­на он на­стой­чи­во стре­мил­ся по­ка­зать, как Пуш­кин со­зна­тель­но стро­ит свою жизнь. И эта кни­га за­кан­чи­ва­ет­ся сло­ва­ми о том, что Пуш­кин во­шёл в вы­со­кую куль­ту­ру не толь­ко как ге­ни­аль­ный по­эт, но и как ма­с­тер жиз­ни, уме­ю­щий в лю­бых си­ту­а­ци­ях най­ти соб­ст­вен­ную твор­че­с­кую мо­дель по­ве­де­ния, пре­одо­ле­ва­ю­щую ок­ру­жа­ю­щие не­вз­го­ды, не­бла­го­при­ят­ные об­сто­я­тель­ст­ва, враж­ду. Вплоть до ду­э­ли, ко­то­рая, как по­ка­зы­ва­ет Лот­ман, бы­ла твор­че­с­ким, тра­ги­че­с­ким от­ве­том Пуш­ки­на на ту си­ту­а­цию враж­деб­но­с­ти, в ко­то­рой он ока­зал­ся.

В пись­ме Б.Ф. Его­ро­ву по по­во­ду этой сво­ей кни­ги Лот­ман под­чёр­ки­ва­ет, что Пуш­кин – скульп­тор, тор­же­ст­ву­ю­щий над ма­те­ри­а­лом, под­чи­ня­ю­щий его се­бе, что Пуш­кин яв­ля­ет­ся по­бе­ди­те­лем, сча­ст­лив­цем, а не му­че­ни­ком, имен­но по­то­му, что он су­мел сде­лать не толь­ко своё твор­че­ст­во, но и соб­ст­вен­ную жизнь и соб­ст­вен­ную смерть до­сто­я­ни­ем ис­то­рии. Вот в этом ис­то­ри­че­с­ком от­но­ше­нии к се­ми­оти­ке по­ве­де­ния, к ис­кус­ст­ву по­ве­де­ния, к ис­кус­ст­ву жиз­ни мне ви­дит­ся важ­ней­ший, до сих пор ещё не до кон­ца оце­нён­ный или, по край­ней ме­ре, не до кон­ца ос­во­ен­ный со­вре­мен­ной на­укой ин­тел­лек­ту­аль­ный вклад Ю.М. Лот­ма­на. Та по­эти­ка по­ве­де­ния, ко­то­рую он од­но­вре­мен­но и изу­чал в сво­ём твор­че­ст­ве, и ре­а­ли­зо­вы­вал в сво­ей жиз­ни. Это в пол­ном смыс­ле сло­ва ис­то­ри­че­с­кая по­эти­ка по­ве­де­ния: ис­то­ри­че­с­кая – по­то­му что здесь опи­сы­ва­ет­ся пре­об­ра­зо­ва­ние об­ще­ст­ва че­рез жизнь от­дель­ных лю­дей, и по­эти­ка – по­то­му что это те­о­рия твор­че­с­ко­го по­ве­де­ния, где че­ло­век не сле­по сле­ду­ет на­вя­зан­ным ему мо­де­лям, а со­зда­ёт но­вые, осу­ще­ств­ля­ет вы­бор, ре­а­ли­зу­ет свою и об­ще­ст­вен­ную сво­бо­ду.

Евгений Богачков
«Литературная Россия»